Манифестомания
(документальный трагифарс в двух
действиях с прологом и эпилогом)
Действующие лица: Символизм, Акмеизм,
Футуризм, Имажинизм, Ничевоки, Неоклассики, Конструктивисты, ЛЕФ, Пролетарские
литорганизации, ОБЭРИУты, СМОГ, Метаметафоризм, Концептуализм, Орден Куртуазных
Маньеристов, Постконцептуализм, Новая буржуазная поэзия.
ПРОЛОГ
Глашатай 1: Наше время должно определить двумя противоположными чертами - это время самого
крайнего материализма и вместе с тем самых страстных идеальных порывов духа.
Последние требования религиозного чувства сталкиваются с последними выводами
опытных знаний. Никогда еще
пограничная черта науки и веры не была такой резкой и неумолимой, никогда еще
глаза людей не испытывали такого невыносимого контраста тени и света… Никогда еще люди так не чувствовали
сердцем необходимость верить и так не понимали разумом невозможности верить. Умственная борьба, наполняющая XIX век, не
могла не отразиться на современной литературе.
Глашатай 2: Ждали гениев. Знали по «истории искусств», что
сверхчеловеки действуют сокрушительно и революционно, что «чернь» их оплевывает
и что «от гениальности до безумия - один шаг». В результате из опаски оплевать гениев, ловких
шарлатанов принимали за предтеч и посредственных реформаторов этимологии и синтаксиса
- за литературных мессий…
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СИМВОЛИЗМ:
Непростительная
ошибка - думать, что художественный идеализм - какое-то вчерашнее изобретение
парижской моды. Это возвращение к древнему, вечному, никогда не умиравшему. В поэзии то, что не сказано и мерцает
сквозь красоту символа, действует сильнее на сердце, чем то, что выражено
словами. Три главных элемента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширение художественной
впечатлительности.
Две разные
художественные манеры созерцания, два различные строя художественного
восприятия - реализм и символизм. Реалисты всегда являются простыми
наблюдателями, символисты - всегда мыслители. В то время как поэты-реалисты
рассматривают мир наивно, подчиняясь вещественной его основе, поэты-символисты,
пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над
миром и проникают в его мистерии.
Символическая
поэзия неразрывно связана с двумя другими разновидностями современного
литературного творчества, известными под названием декадентства и
импрессионизма. Вот имена наиболее
выдающихся символистов, декадентов и импрессионистов: в Англии: Вильям Блейк, Шелли, Де Куинси, Данте Россетти, Теннисон,
Суинберн, Оскар Уайльд; в Америке:
величайший из символистов, Эдгар По и гениальный певец личности Уолт Уитмен; в Скандинавии: Генрик Ибсен, Кнут
Гамсун и Август Стриндберг; в Германии:
Фридрих Ницше и Гауптман; в Италии:
Д'Аннунцио; В России: Тютчев, Фет,
Случевский; в Бельгии: Метерлинк,
Верхарн; во Франции: Бодлер, Вилье
де Лиль-Адан, Гюисманс, Рембо (Надо назвать также Верлена и Малларме, но их
слава так преувеличена, что о них даже неприятно упоминать: в литературной
перспективе они занимают место, им неподобающее).
Искусство - то, что в других областях мы называем
откровением. Создания искусства - это приотворенные двери в Вечность.
Наука лишь вносит порядок в хаос ложных представлений и размещает их по рангам,
делая возможным, облегчая их узнание, но не познание. Искусство начинается в тот миг, когда художник пытается уяснить самому
себе свои темные, тайные чувствования. Где нет этого уяснения, нет
художественного творчества. Где нет этой тайности в чувстве, нет искусства. Для кого все в мире просто, понятно,
постижимо - тот не может быть художником. Искусство только там, где дерзновение за грань, где порывание за
пределы познаваемого. Ныне искусство, наконец, свободно. Теперь оно
сознательно предается своему высшему и единственному назначению: быть познанием мира, вне рассудочных форм,
вне мышления по причинности.…Искусство, может быть, величайшая сила,
которой владеет человечество. В то время как все ломы науки, все топоры общественной жизни не в состоянии разломать
дверей и стен, замыкающих нас, - искусство
таит в себе страшный динамит, который сокрушит
эти стены, более того - оно есть тот сезам, от которого эти двери растворятся сами. Пусть же
современные художники сознательно куют свои создания в виде ключей тайн, в виде
мистических ключей, растворяющих человечеству двери из его «голубой тюрьмы» к
вечной свободе.
Способность нашего
познания изнутри как бы творчески освещать жизнь есть мудрость, и символизм -
область ее применения. Мы - «декаденты»,
потому что отделились от мертвой цивилизации.
К тому, что было
прежде времен, к тому, что будет, обращен символ. Из символа брызжет музыка. Она минует сознание. Кто не музыкален, тот ничего не поймет.
Искусство должно выражать идеи. Всякое искусство
по существу символично. Всякое символическое познание идейно. Задача искусства как особого рода познания
неизменна во все времена. С изменением теории познания меняется отношение к искусству. Оно уже больше не самодовлеющая
форма; оно и не может быть призвано на подмогу утилитаризму. Оно становится путем к наиболее
существенному познанию - познанию религиозному.
Задача нового искусства не в гармонии форм, а в
наглядном уяснении глубин духа, вследствие чего оно кричит, заявляет,
приглашает задуматься там, где классическое искусство повертывало спину «малым
сим». Образы превращаются в метод
познания, а не в нечто самодовлеющее. Назначение их - не вызвать чувство
красоты, а развить способность самому видеть в явлениях жизни их
преобразовательный смысл. Как скоро эта цель достигнута, эти образы уже не
имеют никакого значения; отсюда понятен демократический смысл нового искусства, которому, несомненно,
принадлежит близкое будущее. Но
когда это будущее станет настоящим,
искусство, приготовив человечество к тому, что за ним, должно исчезнуть. Новое
искусство менее искусство. Оно - знамение, предтеча.
Исторической
задачей новейшей символической школы было раскрыть
природу слова как символа и природу поэзии как символики истинных реальностей.
Я не символист, если слова мои равны
себе, если они - нe эхо иных звуков,
о которых не знаешь, как о Духе, откуда они приходят и куда уходят, - и если они не будят эхо в лабиринтах душ.
Ибо само по себе произведение
символическое, как отделенный от субъекта объект, существовать не может.
Символист-ремесленник немыслим; немыслим и
символист-эстет. Символизм имеет дело
с человеком. Так восстанавливает он слово
«поэт» в старом значении поэта как личности, в противоположность обиходному словоупотреблению наших дней, стремящемуся понизить ценность высокого
имени до значения «признанного даровитым и искусным в своей технической области
художника-стихотворца».
Еще недавно за символизм принимали прием поэтической
изобразительности, родственной импрессионизму, формально же могущий быть
занесенным в отдел стилистики о тропах и фигурах: «Если метафора заключается не в одном определенном речении, но развита в
целое стихотворение, то такое стихотворение принято называть символическим».
Далеко ушли мы и от символизма
поэтических ребусов, того литературного приема (опять-таки лишь приема),
что состоял в искусстве вызвать ряд представлений, способных возбудить
ассоциации, совокупность которых заставляет угадать и с особенною силою
воспринять предмет или переживание, преднамеренно умолченные, не выраженные
прямым обозначением, но долженствующие быть отгаданными…Истинный символизм иную ставит себе цель: освобождение души (катарсис)
как событие внутреннего опыта.
АКМЕИЗМ:
Символизм закончил свой круг развития и теперь падает. И то, что
символические произведения уже почти не появляются, а если и появляются, то
крайне слабые, даже с точки зрения символизма, и то, что появились футуристы, эгофутуристы и прочие гиены, всегда следующие за
львом… Заставляя слова вступать в соединения не в одной плоскости, а в
непредвидимо разных, символисты
строили словесный монумент не по законам веса, но мечтали удержать его одними
проволоками «соответствий». Они любили
облекаться в тогу непонятности; это они сказали, что поэт не понимает сам себя,
что, вообще, понимаемое искусство есть пошлость... Но непонятность их была
проще, чем они думали. Просто с
новым веком пришло новое ощущение жизни и искусства. Стало ясно, что
символизм не есть состояние равновесия, а потому возможен только для отдельных
частей произведения искусства, а не для созданий в целом.
На смену символизма идет новое направление, как бы оно ни
называлось, акмеизм ли (от слова
akme - высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора), или адамизм (мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь), - во
всяком случае, требующее большего равновесия сил и более точного знания
отношений между субъектом и объектом, чем то было в символизме. Новый век влил новую кровь в поэзию русскую.
Между многочисленными книгами этой новой поэзии было несколько интересных;
среди немалого количества кружков выделился «Цех поэтов». Газетные критики уже в самом названии этом подметили противопоставление прямых поэтических задач
- оракульским, жреческим и иным… Цех, принимая на себя культуру стиха,
вместе с тем принял все бремя, всю тяжесть
неисполненных задач предыдущего поколения поэтов. Как адамисты, мы немного лесные звери и, во всяком случае, не
отдадим того, что в нас есть звериного, в обмен на неврастению. Разумеется,
познание Бога, прекрасная дама Теология останется на своем престоле, но ни ее
низводить до степени литературы, ни литературу поднимать в ее алмазный холод
акмеисты не хотят. У акмеистов роза
опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не
своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще.Новые поэты не парнасцы, потому что им
не дорога сама отвлеченная вечность. Они
и не импрессионисты, потому что каждое рядовое мгновение не является для
них художественной самоцелью. Они не
символисты, потому что не ищут в каждом мгновении просвета в вечность. Они акмеисты, потому что они берут в
искусство те мгновения, которые могут быть вечными.
Подобно тому, как
французы искали новый, более свободный стих, акмеисты стремятся разбивать оковы метра пропуском слогов, более, чем
когда-либо, свободной перестановкой ударений, и уже есть стихотворения,
написанные по вновь продуманной силлабической системе стихосложения.
Головокружительность символических метафор приучила их к смелым поворотам
мысли; зыбкость слов, к которым они прислушивались, побудила искать в живой
народной речи… Ирония, которая не
могла не проявляться хоть изредка у романских писателей, - стала теперь на место той безнадежной немецкой серьезности, которую так
возлелеяли наши символисты. Наконец, высоко ценя символистов за то, что они
указали нам на значение в искусстве символа, мы не согласны приносить ему в
жертву прочих способов поэтического воздействия и ищем их полной согласованности.
Этим мы отвечаем на вопрос о сравнительной «прекрасной трудности» двух течений:
акмеистом труднее быть, чем символистом,
как труднее построить собор, чем башню. А один из принципов нового
направлений направления, - всегда идти
по линии наибольшего сопротивления.
Для акмеистов сознательный смысл слова, Логос, такая же
прекрасная форма, как музыка для символистов. И, если у футуристов слово как
таковое еще ползает на четвереньках, в акмеизме оно впервые принимает более
достойное вертикальное положение и вступает в каменный век своего
существования. Любите существование вещи
больше самой вещи и свое бытие больше самих себя - вот высшая заповедь
акмеизма.
ФУТУРИЗМ:
Истинная поэзия не имеет никакого отношения к
правописанию и хорошему слогу. Школьная схема делает свое и для 9/10
филологов язык - не живой, изменчивый организм, а механизм, в словарях и
учебных пособиях. Ваш язык для торговли
и семейных занятий. Часто только варварство может спасти искусство.
Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого
и проч., и проч. с парохода современности.
Только мы - лицо нашего Времени. Мы приказываем чтить права поэтов: На увеличение словаря в его объеме
произвольными и производными словами. (Слово
- новшество); На непреодолимую
ненависть к существовавшему до них языку; С ужасом отстранять от гордого
чела своего из банных веников сделанный вами венок грошовой славы; Стоять на глыбе слова «мы» среди моря
свиста и негодования.
У реалистов - содержание
ставилось выше формы; говорилось,
что форма признается как необходимость; у них хватало смелости задать вопрос:
для чего форма? - и разрешить его стереотипной фразой: форма (т. е. «как»)
необходима для выявления содержания (т. е. «что»). Иначе на это взглянули символисты. Они привели в гармонию форму и содержание, заявив: содержание - есть форма. Дисгармоничный футуризм встал на новую точку зрения: форма выше содержания. В
поэзии есть только форма; форма и является содержанием. Форма не есть
средство выразить что-либо. Наоборот, содержание - это только удобный предлог
для того, чтобы создать форму, форма
же есть самоцель. Поэзия существует для поэзии и в ней форма для формы. Следовательно, поэзия есть искусство сочетания слов. Каждое слово имеет свой запах. Стиль поэта есть особенное, ему одному
свойственное, умение комбинировать
словесные запахи.
Богатство словаря поэта - его оправдание. До нас предъявлялись следующие
требования языку: ясный, чистый, честный, звучный, приятный (нежный) для слуха,
выразительный (выпуклый, колоритный, сочный). Мы же думаем, что язык должен быть прежде всего языком, и
если уж напоминать что-нибудь, то
скорее всего пилу или отравленную стрелу
дикаря. Словесная жизнь тождественна естественной, в ней также царят
положения вроде дарвиновских. Словесные
организмы борются за существование, живут, размножаются, умирают… Живописцы
будетляне любят пользоваться частями тел, разрезами, а будетляне речетворцы разрубленными словами, полусловами и их
причудливыми хитрыми сочетаниями (заумный язык). Художник волен выражаться не только общим языком (понятия), но и личным (творец индивидуален), и языком,
не имеющим определенного значения (не застывшим), заумным. Общий язык связывает, свободный позволяет выразиться
полнее. Заумные творения могут дать
всемирный поэтический язык, рожденный органически, а не искусственно, как
эсперанто.
(Он же после
небольшой паузы):
Первую часть нашей программы разрушения мы считаем
завершенной. Вот почему не удивляйтесь, если сегодня в наших руках
увидите вместо погремушки шута чертеж зодчего, и голос футуризма, вчера еще
мягкий от сентиментальной мечтательности, сегодня выльется в мощь проповеди. Бросьте! Забудьте, плюньте и на рифмы, и на арии, и на розовый куст, и на прочие
мелехлюндии из арсеналов искусств. Пока канителим, спорим, смысл
сокровенный ища: «Дайте нам новые
формы!» - Несется вопль по вещам. Нет дураков, ждя, что выйдет из уст его,
стоять перед «маэстрами» толпой разинь. Товарищи,
дайте новое искусство - такое, чтоб
выволочь республику из грязи!
ИМАЖИНИЗМ:
Скончался младенец,
горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 - умер 1919). Издох футуризм. Давайте грянем дружнее:
футуризму и футурью смерть. Футуризм, звавший к арлекинаде, пришел к зимней
мистике, к мистерии города. Истинно
говорим вам: никогда еще искусство не было так близко к натурализму и так
далеко от реализма, как теперь, в период третичного футуризма. Поэзия:
надрывная нытика Маяковского, поэтическая похабщина Крученых и Бурлюка, в
живописи - кубики да переводы Пикассо на язык родных осин, в театре - кукиш, в
прозе - нуль, в музыке - два нуля (00 — свободно). Примитивизм есть не что иное, как упадочность в мастерстве.
Примитивизм от изощренности - сказка для малолетних. Футуризм в целом - фазис ломок. Доселе неслыханная глубина падения.
Полнейший мрак перед ослепительным молниевым листопадом.
О, не радуйтесь,
лысые символисты, и вы, трогательно-наивные пассеисты. Не назад от футуризма, а через его труп вперед и вперед, левей и
левей кличем мы. Мы, настоящие
мастеровые искусства, мы, кто отшлифовывает образ, кто чистит форму от пыли
содержания лучше, чем уличный чистильщик сапог и, утверждаем, что единственным законом искусства, единственным и несравненным методом
является выявление жизни через образ и ритмику образов. Образ, и только образ! Тема, содержание
- это слепая кишка искусства - не должны
выпирать, как грыжа из произведений. А футуризм только и делал, что за
всеми своими заботами о форме, не желая отстать от Парнаса и символистов,
говорил о форме, а думал только о содержании. Всякое содержание в художественном произведении так же глупо и бессмысленно,
как наклейки из газет на картины.
Жизнь бывает моральной и аморальной. Искусство не знает ни того, ни
другого. Искусство есть форма. Содержание — одна из
частей формы. Целое прекрасно только в том случае, если прекрасна каждая из
его частей. История поэтического
содержания есть история эволюции образа и эпитета. Эпитет - это реализация
какого-нибудь свойства предмета, тогда как образ
есть реализация всех свойств предмета. Сложные
эпитеты обычно переходят не в образы, а в символы, чем особенно богата
северная и восточная поэзия. Так, употребление выражений «путь ланей» вместо
«горы» или «кубок ветров» вместо «небо» есть не имажинация, а символизация.
Страх перед тем, что перегрузка образами и образный политематизм приведут к
каталогу образов, есть обратная сторона медали: натурализм и философичность приводят к каталогу мнений и мыслей.
Все упреки, что произведения имажинистов неестественны, нарочиты, искусственны,
надо не отвергать, а поддерживать, потому что искусство всегда условно и искусственно.
Одна из целей
поэта: вызвать у читателя максимум внутреннего напряжения. Как можно
глубже всадить в ладони
читательского восприятия занозу образа.
Скрещивания чистого с нечистым
служат способом заострения тех заноз, которыми в должной мере щетинятся
произведения современной имажинистской поэзии. Предельное сжатие имажинистской поэзии требует от читателя наивысшего умственного напряжения
-оброненное памятью одно звено из цепи образов разрывает всю цепь. Мы не стремимся к тому, чтоб нас поняли,
но и не гонимся за тем, чтоб нас нельзя было понять. Свободный стих составляет неотъемлемую сущность имажинистской
поэзии, отличающейся чрезвычайной
резкостью образных переходов. Имажинисты не пользуются отживающими видами
троп. Они культивируют краткое сравнение.
Они, употребляя только краткое сравнение, смогут достигнуть того максимума,
когда буквально в каждом слове будет
заключаться троп. Краткое сравнение как самый компактный образ занимает
первое место по своей интенсивности. Не должно быть деления на естественные и неестественные
сравнения: есть только сравнения слабые
и сильные, новые и не новые. Футуристы наполняют свои произведения, главным
образом, такими элементарными тропами, в каких абстрактные понятия вроде жизнь,
душа, любовь, счастье, печаль и т. п. сравниваются с чем-нибудь конкретным.
Имажинисты не употребляют абстрактных образов, они употребляют только конкретные образы. Средства
напечатления образа грамотой старого обихода должны умереть вообще. Они должны
или высидеть на яйцах своих слов птенцов, или кануть отзвеневшим потоком в море
леты. Грамматика должна быть уничтожена.
Существительное со своим сыном - прилагательным и пасынком - причастием требует
полной свободы.
В искусстве может быть отвергнуто все, кроме мастерства. Основа литературной школы, как и
всякого направления в искусстве,
принцип формальный: определенный
творческий метод. Принцип тематического объединения - сельская поэзия,
урбанизм, пролетарская поэзия - случайный второстепенный элемент литературной
школы, так как прежде всего поэт есть мастер.
Поэты никогда не творят того, «что от них требует жизнь». Потому что жизнь
не может ничего требовать. Жизнь
складывается так, как этого требует искусство, потому что жизнь вытекла из
искусства. Когда сейчас от поэтов требуют «выявления пролетарской идеологии»,
это забавно, потому что забавна трехлетняя Нюша, «требующая» от матери права
позже ложиться спать. Художники,
творящие для толпы, должны уподобиться финикиянам, умышленно портящим
образцы классического искусства, перед тем как отвезти их к варварам.
Необходимое условие бойкой торговли. Рынок
не требовал тогда (как не требует и
теперь) искусства первого сорта.
Не заумное слово, а образное слово есть материал
поэтического произведения. Не уничтожение образа, а поедание образом смысла - вот путь развития поэтического слова.
НИЧЕВОКИ:
Заунывно тянутся в
воздухе похоронные звуки медного колокола, медленно колышется под печальный
трезвон по дороге Жизни, покрытой пылью и усыпанной терниями мрачный катафалк
смерти, на котором лежит сухой, бессочный,
желтый труп поэзии в выданном по купону широкого потребления, наскоро
сколоченном гробу эпох. Позади плетутся, ковыляют, молча пережевывая слезы,
седые старички, ветераны и инвалиды поэзии, шатая старческими дрожащими,
ослабленными членами, сзади шамкают ногами дерзкие из дерзких умершей поэзии:
футуристы всех мастей, имажисты, экспрессионисты - группы, группки, группики.
И только вдали смотрим на это мы, ничевоки, ставящие диагноз
паралича и констатирующие с
математической точностью летальный исход. В поэзии ничего нет; только - Ничевоки. Жизнь идет к осуществлению
наших лозунгов: Ничего не пишите! Ничего
не читайте! Ничего не говорите! Ничего не печатайте!
НЕОКЛАССИКИ:
Неоклассицизм есть литературное течение, строящее
творчество на базисе чистого классицизма,
обогащенном всеми достижениями новых и новейших литературных школ, без
уклонения в их крайности и анормальности. Считая идеальной вершиной
достижений в области литературного творчества Пушкина, неоклассицизм утверждает
для всех других видов искусства как граней одного великого целого пути,
намеченные творческим гением мастеров, творивших в направлении классической простоты и ясности.
Искусство утверждается как творческая стихия, совершенно автономная и чуждая утилитаризма. Неоклассицизм ставит главным внутренним моментом художественного творчества содержание, а главным внешним - мелодийность. Все остальные факторы, как образ,
форма и т. д., - имеют значение лишь служебное и второстепенное и определяются
содержанием. Ставя необходимым условием для произведения слова художественную простоту и ясность мыслей или эмоций,
неоклассицизм признает допустимым употребление простых размеров, рифм и оборотов, не противоречащих указанному
условию.
Чем выше мастерство художника, тем больше его
индивидуальная свобода в области творчества: Поэтому поэт должен быть во
всеоружии всех технических достижений. Однако, они ни в коем случае не должны
заслонять собой внутреннее существо произведения.
КОНСТРУКТИВИСТЫ:
Развал русской поэзии достиг небывалых размеров. 98% нынешних
произведений можно читать вкривь и вкось. Этот распад превратил современных поэтов в спецов узкой квалификации, сующих
мандаты и патенты на: звук, ритм, образ, заумь и т. д. безотносительно к
целому. Новые школы появлялись перед читателем, как Мефистофель перед
Фаустом, в дыму и бенгальских огнях, с каким-то скандальным привкусом. Русский
символизм вышел на свет белый, как неправильный ребенок - ногами вперёд.
Пресловутое брюсовское - «о, закрой свои бледные ноги» - долго считали чуть ли
не боевым кличем символистов. А футуристы? Да что говорить о футуристах?
Спросите, сколько читателей запомнили стихи Маяковского, и подсчитайте тех, кто
только слыхал о его желтой кофте. Нет, поистине тяжела доля писателя! Но все
это было когда-то. Невиданное десятилетие невиданной революции далеко разметало
все «ноги» и «кофты», обстригло длинные шевелюры, а красные поэтические
галстухи отдало детям. Мы отвыкли от
литературных школ в их старом смысле. Позабывали о них.
Конструктивизм идет на смену футуризму и как литературной
школе, и как нигилистическому мироощущению. Футуризм сделал свое дело. Он
был могильщиком буржуазной декадентщины в предреволюционные годы. В своем
новом обличии - Леф'а футуризм продолжает свое старое дело - борьбу с гнилым
охвостьем. Но новое дело, новая
литература, новая социалистическая культура будет уже твориться не его
руками. Эта новая культура созидает свой новый
стиль, свои новые методы, и это
есть методы конструктивизма. Любовь к цифрам, к деловой речи, цитате из
документов, деловому факту, описанию события, - все это черты, характерные
для конструктивизма.
Конструктивизм как
абсолютно творческая (мастерская) школа, утверждает универсальность поэтической техники; если современные школы,
порознь, вопят: звук, ритм, образ, заумь и т. д., мы, акцентируя И, говорим: И звук, И ритм, И образ, И заумь, И всякий
новый возможный прием, в котором встретится действительная необходимость
при установке конструкции. Конструктивизм,
перенесенный в область искусства, формально превращается в систему максимальной эксплуатации темы, или в систему взаимного
функционального оправдания всех слагающих художественных элементов.
Всякая литературная школа приносит не только одни
формальные лозунги. Наоборот, сами эти лозунги
возникают на основе формирования новых социальных слоев. Можно сказать, что
конструктивизм выражает собой нарождение
у нас новой советской интеллигенции, по своей идеологи, по мироощущению
чрезвычайно разнящейся от прежней русской богоискательской или нигилистической,
обломовской, онегинской, но всегда бессильно-идеалистической интеллигенции.
Конструктивизм есть мотивированное искусство.
ЛЕФ:
Октябрь очистил, оформил, реорганизовал. Футуризм стал
левым фронтом искусства.
Положение культуры в области искусства за последние
годы дошло до полного болота. Рыночный
спрос становится у многих мерилом ценности явлений культуры. При
слабой способности покупать вещи культуры, мерило спроса часто заставляет людей
искусства заниматься вольно и невольно простым приспособленчеством к
сквернейшим вкусам нэпа.
Мы должны пересмотреть нашу тактику. «Сбросить Пушкина, Достоевского,
Толстого с парохода современности» - наш
лозунг 1912 года. Классики считались незыблемым, абсолютным искусством. Классики медью памятников, традицией
школ - давили все новое. Сейчас для 150.000.000 классик - обычная учебная книга. Но мы
всеми силами нашими будем бороться против
перенесения методов работы мертвых в сегодняшнее искусство.
Термин «назначение» вместо «содержание» -уже дан в
футуристической литературе. Сознательный
учет полезного действия произведения, в противовес чисто-интуитивному
самопроизрастанию, и учет потребляющей
массы, вместо прежней посылки произведения «в мир на общечеловеческую
потребу» - вот новые способы
организованного действия работников искусства. И если программой максимум футуристов является
растворение искусства в жизни, сознательная
реорганизация языка применительно новым формам бытия, драка за
эмоциональный тренаж психики производителя-потребителя, то программой-минимум футуристов-речевиков является постановка своего
языкового мастерства на службу практическим задачам дня.
Пока искусство не свергнуто со своего самостийного
пьедестала, футуризм должен его использовать, противопоставляя на его же арене:
бытоотображательству - агитвоздействие; лирике - энергическую словообработку;
психологизму беллетристики - авантюрную изобретательную новеллу; чистому
искусству - газетный фельетон, агитку; декламации - ораторскую трибуну;
мещанской драме - трагедию и фарс; переживаниям - производственные движения. Леф ставит под знак сомнения все искусство
в его эстетико-одурманивающей функции. Леф - за выработку методов точной
фиксации фактов. Рядом с человеком науки работник искусства должен стать психо-инженером, психо-конструктором.
Новый человек в действительности, в
ежедневных поступках, в строе своей жизни материальной и психической - вот что должен будет продемонстрировать
футуризм.
ПРОЛЕТАРСКИЕ
ЛИТОРГАНИЗАЦИИ:
В классовом
обществе художественная литература,
наряду с остальным, служит задачам
определенного класса, и только через класс - всему человечеству. Отсюда,
пролетарской является только такая литература, которая организует психику и
сознание рабочего класса и широких трудовых масс в сторону конечных задач
пролетариата как переустроителя мира и создателя коммунистического общества.
Пролетарская литература противопоставляет себя
буржуазной как ее антипод. Буржуазная
литература, обреченная вместе со своим классом, старается затушевать свою сущность отрывом от жизни, уходом в мистику,
в область «чистого искусства», в форму как самоцель и так далее.
ВАПП утверждает примат содержания. Само содержание
пролетарского произведения дает словесно-художественный материал и подсказывает
форму. Содержание и форма - диалектические антитезы: содержание определяет форму и художественно оформляется через нее.
ОБЭРИУТЫ:
Требование общепонятного искусства, доступного по
своей форме даже деревенскому школьнику, - мы
приветствуем, но требование только такого искусства заводит в дебри самых
страшных ошибок.
Мы, обэриуты, - честные работники своего искусства. Мы - поэты нового
мироощущения и нового искусства. Мы -
творцы не только нового поэтического языка, но и созидатели нового ощущения
жизни и ее предметов. Нет школы более враждебной нам, чем заумь. В своем
творчестве мы расширяем и углубляем смысл
предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный
от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства. В поэзии - столкновение словесных смыслов
выражает этот предмет с точностью механики. Посмотрите на предмет голыми
глазами, и вы увидите его впервые очищенным от ветхой литературной позолоты.
Может быть, вы будете утверждать, что наши
сюжеты «нереальны» и «нелогичны»? А кто сказал, что «житейская» логика
обязательна для искусства? У искусства своя логика, и она не разрушает предмет,
но помогает его познать. Нужно быть побольше любопытным и не полениться
рассмотреть столкновение словесных смыслов. Поэзия не манная каша, которую глотают не жуя и о которой тотчас
забывают.
Мы расширяем смысл
предмета, слова и действия. Эта работа идет по разным направлениям, у каждого
из нас есть свое творческое лицо, и это обстоятельство кое-кого часто сбивает с
толку. Говорят о случайном соединении
различных людей. Видимо, полагают, что литературная школа - это нечто вроде
монастыря, где монахи на одно лицо. Наше
объединение свободное и добровольное, оно соединяет мастеров - а не
подмастерьев, художников - а не маляров.
Предмет и действие,
разложенные на свои составные, возникают обновленные духом новой обэриутской
лирики. Но лирика здесь не самоценна, она не более как средство сдвинуть предмет в поле нового
художественного восприятия. В момент действия предмет принимает новые
конкретные очертания, полные действительного смысла. Действие, перелицованное на иной лад, хранит в себе «классический»
отпечаток и в то же время представляет широкий размах обэриутского
мироощущения.
СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ
СССР:
Объединить всех писателей, поддерживающих платформу
Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в
единый союз советских писателей с коммунистической фракцией в нем.
АНТРАКТ (1932-1958)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СМОГ:
МЫ СМОГ! МЫ! Наконец нам
удалось заговорить о себе в полный голос, не боясь за свои голосовые связки.
МЫ! Вот уже восемь месяцев вся Россия смотрит на нас, ждет от нас... Чего она
ждет? Что можем сказать ей мы, несколько десятков молодых людей, объединенных в
Самое Молодое Общество Гениев - СМОГ? Что? Много. И мало. Всё и ничего.
Мы можем выплеснуть душу в жирные
физиономии «советских писателей». Но зачем? Что они поймут? Наша душа нужна
народу, нашему великому и необычайному русскому народу… МЫ! Нас мало и очень
много. Но мы - это новый росток
грядущего, взошедший на благодатной почве… …Сейчас мы отчаянно боремся против всех: от комсомола до
обывателей, от чекистов до мещан, от бездарности до невежества - все против нас.
Но наш народ за нас, с нами! Мы
обращаемся к свободному миру, не раз показавшему свое подлинное лицо по
отношению к русскому искусству: помогите нам, не дайте задавить грубым сапогом
молодые побеги. Помните, что в России есть мы.
КОНЦЕПТУАЛИЗМ:
Если «идейность» портит художественность, то
художественность мстит за себя, выставляя испорченность самой идеи, настолько
умышленной, что уже бессмысленной, настолько «опережающей», что уже
«оторвавшейся». Концептуализм потому
так органически вошел в пространство
нашей культуры, что оно было переполнено кочующими «идеями» - настолько
несоединимыми ни с какой художественностью, что сами они уже стали
восприниматься как своего рода «художества», как жанр особого искусства
порождения «идей». Перечитайте список
тем, предлагаемых из года в год для экзаменационных сочинений по литературе, -
и вы получите не только ключ к загадочному методу «социалистического реализма»,
но и довольно точный путеводитель по концептуальной словесности.
Концепт - оборотная сторона «идеала», выморочного и
умерщвляющего все живое, но, вывернутый
наизнанку, он обнаруживает такую «махровость»… …что хочется лишний раз
прикоснуться к нему рукой, чтобы убедиться в подлинности его неподлинности.
Сюда входит «идейность» как таковая, проявляющая
себя во всякой маниакальной одержимости, «предрассудках любимой мысли» -
гуманистических, моралистических, национально-патриотических,
обиходно-массовых, философско-космических и пр. Концептуализм - это критика не столько определенной идеологии, сколько
идеологизма вообще. Бред рациональности, оргия сплошной организованности,
сыплющий искры органчик в голове градостроителя - таков самозаводящийся
механизм концептуального творчества.
Такова эстетика концептуализма, показывающая реальность
одних только знаков в мире упраздненных и призрачных реальностей.
МЕТАМЕТАФОРИЗМ:
Стало ясно, что преодоление типового реализма идет по
крайней мере двумя путями. Одни художники закрепляют (и укрупняют)
наружный, иллюзионистский слой реальности, другие - срывают его. Одни гипертрофируют зримую поверхность
вещей, другие обнажают их метафизическую глубину. Одним свойственна гипербола - преувеличение наличного.
Другим - МЕТАБОЛА - смещение в иное,
«бросок» в возможное («метабола» буквально означает «сверхбросок»,
«переброс», «перемещение», «поворот»).
В поэзии каждой эпохи борются условность и
безусловность, игра и серьезность, рефлексия и цельность. В 60-е - первой половине 70-х гг. эта борьба разворачивалась между реализмом, воплощавшим полюс
жизнеподобия, и метафоризмом, на
стороне которого была условность, игра (например, Твардовский - Вознесенский). С середины 70-х гг. это же противостояние, придающее
поэзии динамику и напряженность, осуществляется в новых формах: метареализм
- концептуализм. Внутри одной и той же культурной ситуации метареализм и
концептуализм выполняют две необходимые и взаимно дополнительные задачи: отслаивают от слов привычные, ложные,
устоявшиеся значения и придают
словам новую многозначность и полносмысленность.
Между метареалистами и концептуалистами - та полная
противоположность, которая бывает только между современниками. Метареализм ищет
подлинных ценностей, поэтому он обращен к вечным темам или вечным прообразам
современных тем, насыщен архетипами: любовь, смерть, слово, свет, земля, ветер,
ночь. Материалом служат история,
природа, высокая культура. Концептуализм,
напротив, показывает мнимость всяких ценностных обозначений, поэтому своими
темами он демонстративно приобщен к сегодняшнему, преходящему, к быту и низшим
формам культуры, к массовому сознанию.
Концептуализм играет на извращенных идеях, утративших
свое реальное наполнение, или на пошлых реалиях, утративших или исказивших свою
идею.
Концептуализм - это поэтика голых понятий, самодовлеющих знаков, поэтика схем и стереотипов, показывающая
отпадение форм от субстанций, смыслов от вещей. Наивное, массовое сознание
служит здесь предметом рефлективного воспроизведения. Словесная ткань концептуализма неряшлива, художественно неполноценна,
раздергана в клочья, поскольку задача этого направления - показать обветшалость и старческую
беспомощность словаря, которым мы осмысливаем мир.
Метареализм создает высокий и плотный словесный строй,
ища пределов полнозначности, приобщения вещи к смыслу. Метареализм - это новая
форма безусловности, открытая по ту сторону метафоры, не предшествующая ей, а
вбирающая ее переносный смысл. Понятие «метареализма» можно прочитать
двояко. В философском плане - это метафизический
реализм, т. е. реализм не физической данности, а сверхфизической природы
вещей. В стилевом плане - это метафорический
реализм, переходящий от условного подобия вещей к их реальной
взаимопричастности, т. е. от метафоры -
к метаболе.
Метаметафора - это метафора, где каждая вещь –
вселенная!
Метафора - готовность поверить в чудо. Метабола
-способность его осязать.
ОРДЕН КУРТУАЗНЫХ МАНЬЕРИСТОВ:
Бросив беглый
взгляд на историю отечественной словесности последних десятилетий, нельзя
сказать, что она достигла высшей степени образованности, утонченности и эстетической
значимости. Наши предшественники низвели
поэзию до состояния плоской критики, которая притупляет и извращает поэтическое
наслаждение. С превеликой охотой мы предадим эту псевдопоэзию забвению.
Приходится признать, что почти исчезла
поэзия как изящная словесность. Мы утратили
тот лукаво-простодушный, куртуазный
способ выражения, когда слово поэта парит легче пуха. Мы забыли, что цель художества есть идеал,
когда в лучшее время жизни сердце, не охлажденное опытом, открыто для
прекрасного. Мы отвергли поэтические
вольности, изменили минутной игре воображения и заплатили огромную цену за
весьма ничтожный результат. Что такое реализм, как не та же лесть, как не
те же дифирамбы действительности. Да
здравствует мечта! Да здравствует возвышающий обман! Мы обращаемся к миру
частной жизни, полной чувственных наслаждений. Да здравствует парение духа,
свивающееся в экстатической пляске с безумствами плоти! Нам ничего не остается, как возродить культ Прекрасной Дамы, даже если
для этого придется принести в жертву все мужское население планеты.
Нам выпал жребий родиться в самом сердце великой битвы, в
самом сердце величайшей из литератур. Мы
создадим новую иерархию ценностей, которая выразит неутоленную жажду
человека к совершенству. Отныне и навсегда мы объявляем вам свою волю:
Литература должна оставаться литературой. Нам предстоит вызволить из унизительного
положения интеллектуальную аристократию, олимпийскую касту творцов, за
которой потянется оглушенный средствами массовой информации ценитель изящного.
Да здравствует Пушкин, бог нашей поэзии, явившийся для
того, чтобы артистическим письмом запечатлеть возвышенное, красивое и
благоухающее и чтобы дать облики и профили утонченных существ и прекрасных
вещей! Но сначала мы освободим его
чресла от железного пояса стыдливости, нацепленного
вульгарно-социологической критикой, мы сдерем
с его плеч замызганную ризу пастыря обитателей покосившихся хаток, сотрем с его щек дешевую церковную позолоту,
наляпанную опухшими от водки окололитературными мазилками, выдворенными из
бурсы за хроническое скудоумие.
Изящество, благородство, маньеризм - вот что
составляет арсенал нашего несгибаемого духа. Без застольных bons mots' не
бывает шедевров. Развлекаясь - творить,
уяснив раз и навсегда, что мы живем уже в вечности.
Искусство прекраснее жизни, так пусть оно говорит о
прекрасном.
Куртуазный
маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощреннейших
образцах словесности. Не существует
содержания вне утонченной формы.
ФЕНИКС ВОССТАЛ ИЗ ПЕПЛА!
ПОСТКОНЦЕПТУАЛИЗМ:
Преодоление концептуализма как осознанная задача возникает в конце 90-х. До этого не так очевидны были притязания
концептуализма на особый статус среди многих течений в разноголосице
современной поэзии. Проблема молодой
поэзии, стремящейся преодолеть концептуализм, может быть сформулирована
следующим образом: зная, что ничего нового и своего сказать уже
невозможно, — как говорить новое и свое?
Рутинная, тривиальная повседневная жизнь с ее банальными
словами и нехитрыми переживаниями остается единственным островком подлинности,
последним возможным источником поэтического высказывания. Отказавшись от всего взятого взаймы у рухнувшего поэтического космоса,
<поэт> остается при жалких, банальных, сугубо немногочисленных словах и
эмоциях — эти слова никакие и ничьи, а потому никто не может помешать
называть их своими. Безобразность, стертость языка, сползание в
банальность мыслей и переживаний, отсутствие ясно выраженной собственной
позиции, принципиально не поддающиеся расшифровке элементы смысла —
кажется, что все эти свойства убийственны для поэзии, потому что способны
только оттолкнуть читателя. Но борьба за
подлинность высказывания ведется авторами-постконцептуалистами не ради читателя
(а настоящее искусство ради читателя ли создается?). Это — условие творческого (если не человеческого) выживания.
Концептуализм поставил под сомнение способность слова быть
значительным, весомым — постконцептуализм заставляет слово свидетельствовать
о значительности и весомости. Если речь идет о поэзии как свидетельстве — разве дело свидетеля отделять важное от
второстепенного? Свидетельство должно быть подлинным и полным, можно даже
сказать, что полнота свидетельства — и
есть его подлинность. В поисках слов, чья наполненность субъективным,
личностным смыслом не подверглась дискредитации, авторы, стремящиеся преодолеть
концептуализм, не сговариваясь, обращаются к одному и тому же приему — “зоны непрозрачного смысла” (т.е. смысл в этом участке текста заложен, но он скрыт для стороннего
глаза).
В массовую любовь читателей к такой поэзии поверить трудно. Но если есть край поэтической ойкумены, за которым плещет холодной
черной водой неведомый океан — океан безмолвия, быть может? — то ближе всего к этому краю на сегодняшний
день подошла экспедиция постконцептуалистов.
НОВАЯ БУРЖУАЗНАЯ
ПОЭЗИЯ:
Поэтическая буржуазность витает в литературном
пространстве. Но никто не решается четко и ясно определить, что же это
такое (словно стесняясь произносить совместно «поэзия» и «буржуазность»). Мы готовы стерпеть обвинения в пошлости
и театральной тоске по декадансу, понимая, что буржуазная природа имеет и положительные
черты: отсутствие агрессивности, отсутствие фанатизма, терпимость, постоянное
общение с читателем (популизм в
самом хорошем смысле этого слова), самоидентификация, самопознание, самосовершенствование.
Нас всегда пугало серьезное намерение поскидывать всех,
кого ни попадя, "с парохода современности". Что, местов, что
ли, мало? Если нет денег на пароход -
купите байдарку и плывите спокойно. Поэзия, как образ бытия; поэзия, как
"способ не сойти с ума"; поэзия, как "бегство от свободы";
поэзия, как веселое и легкое времяпрепровождение.
Когда нам со сцены кричат: "Поэзия - это серьезно! А ты бы мог
умереть за свои стихи?" - мы отвечаем, дрожа и слегка заикаясь: "А
к-к-как же Ан-н-на Андревна и другие умные люди?" Более того, если нас спросят "Что ты сделал
для хип-хопа?" (простите, опечатка закралась, имелось в виду "Что ты сделал для литературного процесса?"),
то мы с гордостью ответим, что ничего, если литературный процесс
трактуется, как обязательное кривляние и отрыв от пристрастий пусть мало
знающего, но - читателя. Мы хотим
"использовать стихи по прямому
назначению" ибо понимаем, что стихи
без читателя - не живут. От того, что Рукомос не рисует на стенах
рунические символы, выдавая их за
супер-гипер-сверх-ретурн-живыемертвецывозвращаются-II, поэзия Рукомоса понятна обычному слушателю, будучи полностью
сориентированной на "постбродскую эпоху" и эталоны поэзии
шестидесятых. Если же происходят в среде Рукомоса какие-либо опыты по
созданию нового языка, то никакой паники или же недопонимания среди рукомосов
не возникает, лишь бы опыты не
сопровождались громогласным воплем "Я - Великий Русский Поэт", а
в окружающую поэта добропорядочную публику не летели кусочки фекалий,
подкрепляемые заумью.
Рукомос любит читателя таким, какой он есть, любит мир таким,
каким он является сейчас. Смешно находиться в дальнем углу, жаловаться на то,
что тебя не читают, не сделав даже попытки войти в "новые шестидесятые". Если же такая попытка не делается, то
огорчаться не стоит: все равно, задача
поэта одна - писать, а судьи его - читатель и время.
ЭПИЛОГ
Дух критики: Размышляющие о
литературной эволюции часто оказываются в плену у въевшейся пушкинской формулы
про благословение старика Державина, превратившейся из факта биографии классика
в идеальную схему сродни библейской… Не сказать, чтоб так не случалось, — но
имена этих преемников обыкновенно уходят в петит комментариев. Младшее поколение выходит на авансцену в
другой культурной ситуации, ему предлежит другой вызов эпохи, на который
каждый из новых авторов обязан дать свой собственный ответ, — и чем тоньше
улавливает новый автор особую природу новой эпохи, именно ее отличие от
прежних, тем менее вероятно благословение со стороны “живых классиков”. Зато
важнейшее значение имеет другой процесс: новое поколение авторов выбирает себе
предшественников, выделяет среди старших тех, кто для него наиболее
важен и интересен. Именно этот процесс намечает контуры будущей истории
литературы.
Дух иронии: Об Пушкина! Об
Гоголя!... Опять об Пушкина!...
ЗАНАВЕС?
Роли
исполняли:
Глашатай
1:
Д.
МЕРЕЖКОВСКИЙ
Глашатай
2:
И.
ГРУЗИНОВ
СИМВОЛИЗМ
Д. МЕРЕЖКОВСКИЙ. О ПРИЧИНАХ УПАДКА И О НОВЫХ ТЕЧЕНИЯХ
СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, 1893
К. БАЛЬМОНТ. ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ СЛОВА О СИМВОЛИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ, 1900
В. БРЮСОВ. КЛЮЧИ ТАЙН, 1904
А. БЕЛЫЙ. КРИТИЦИЗМ И СИМВОЛИЗМ, 1904, СИМВОЛИЗМ
КАК МИРОПОНИМАНИЕ, 1904
В. ИВАНОВ. ЗАВЕТЫ СИМВОЛИЗМА, 1912
СИМВОЛИСТЫ: Д. Мережковский,
В. Брюсов, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, Н. Минский. И. Коневской, 3. Гиппиус, Вяч.
Иванов, И. Анненский, Ю. Балтрушайтис, А. Блок, А. Белый.
АКМЕИЗМ
Н. ГУМИЛЕВ, НАСЛЕДИЕ СИМВОЛИЗМА И АКМЕИЗМ, 1913
С. ГОРОДЕЦКИЙ, НЕКОТОРЫЕ ТЕЧЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ
ПОЭЗИИ, 1913
О. МАНДЕЛЬШТАМ, УТРО АКМЕИЗМА, 1912
АКМЕИСТЫ: Н. Гумилев, С.
Городецкий, А Ахматова, В. Нарбут, М. Зенкевич, О. Мандельштам, Г. Иванов,
Г.Адамович.
ФУТУРИЗМ
ПОЩЕЧИНА ОБЩЕСТВЕННОМУ ВКУСУ, 1912.
А. КРУЧЕНЫХ, В. ХЛЕБНИКОВ. СЛОВО КАК ТАКОВОЕ. О художественных произведениях, 1913.
САДОК СУДЕЙ. 1914.
Н. БУРЛЮК, Д. БУРЛЮК. ПОЭТИЧЕСКИЕ НАЧАЛА, 1914.
Н. БУРЛЮК. SUPPLEMENTUM К
ПОЭТИЧЕСКОМУ КОНТРАПУНКТУ, 1914.
В. МАЯКОВСКИЙ. КАПЛЯ ДЕГТЯ, 1915.
И. СЕВЕРЯНИН. ЭГОФУТУРИЗМ, 1912.
И. ИГНАТЬЕВ. ЭГОФУТУРИЗМ, 1913.
В. ШЕРШЕНЕВИЧ. РУССКИЙ ФУТУРИЗМ (ОСНОВЫ ФУТУРИЗМА), 1914.
А. КРУЧЕНЫХ. ДЕКЛАРАЦИЯ ЗАУМНОГО
ЯЗЫКА, 1921.
В. МАЯКОВСКИЙ. ПРИКАЗ № 2 АРМИИ
ИСКУССТВ, ПРИКАЗ № 3, 1921.
Кубофутуристы: Д. Бурлюков, В.
Хлебников, В. Маяковский, В. Каменский, А. Крученых.
Эгофутуристы: И. Северянин, И.
Игнатьев, К. Олимпов, В. Гнедов, К. Большаков, В. Шершеневич, Р. Ивнев (оба до
1919).
Группа
«Центрифуга»: С. Бобров, Н. Асеев, Б. Пастернак и др.
ИМАЖИНИЗМ
ДЕКЛАРАЦИЯ, 1919.
А. МАРИЕНГОФ. ИМАЖИНИЗМ, 1920.
В. ШЕРШЕНЕВИЧ. 2 х 2 = 5: ЛИСТЫ ИМАЖИНИСТА, 1920.
И. СОКОЛОВ. ИМАЖИНИСТИКА, 1921.
И. ГРУЗИНОВ. ИМАЖИНИЗМА ОСНОВНОЕ, 1920.
С. ЕСЕНИН. КЛЮЧИ МАРИИ, 1920.
ИМАЖИНИСТЫ: В. Шершеневич, С.
Есенин, А. Мариенгоф, А. Кусиков, Р. Ивнев, И. Грузинов.
НИЧЕВОКИ
МАНИФЕСТ ОТ НИЧЕВОКОВ, 1920
Ничевоки: Р.Рок, С. Мар, А.
Ранов, Б. Земенков и др.
НЕОКЛАССИКИ
ДЕКЛАРАЦИЯ НЕОКЛАССИКОВ, 1923
НЕОКЛАССИКИ: В. Бутягина, Д.
Варлыгин, Е. Волчанецкая, Е. Герцог, Н. Гиляровская и др.
КОНСТРУКТИВИЗМ
О. ЧИЧАГОВА. КОНСТРУКТИВИЗМ, 1923
ДЕКЛАРАЦИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ЦЕНТРА
КОНСТРУКТИВИСТОВ
К. ЗЕЛИНСКИЙ. О КОНСТРУКТИВИЗМЕ, 1928
Литературный центр
конструктивистов (ЛЦК): К. Зелинский, И. Сельвинский, Э. Багрицкий, В. Инбер,
Е. Габрилович и др.
ЛЕФ
ПРОГРАММА: ЗА ЧТО БОРЕТСЯ ЛЕФ? В
КОГО ВГРЫЗАЕТСЯ ЛЕФ? КОГО ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ ЛЕФ? 1923
С. ТРЕТЬЯКОВ. ПЕРСПЕКТИВЫ ФУТУРИЗМА, 1923
НОВЫЙ ЛЕФ, 1927
С. ТРЕТЬЯКОВ. С НОВЫМ ГОДОМ! С «НОВЫМ ЛЕФОМ»! 1928
ЛЕФ: В. Маяковский, Н.
Асеев, В. Каменский, С. Кирсанов, Б. Пастернак (до 1927 года), С. Третьяков, А.
Родченко, В. Татлин, О. Брик, В. Шкловский и др.
ПРОЛЕТАРСКИЕ
ЛИТОРГАНИЗАЦИИ
ПЛАТФОРМА ВСЕСОЮЗНОЙ АССОЦИАЦИИ
ПРОЛЕТАРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ, 1925.
Пролеткульт, «Кузница», Октябрь», МАПП, ВАПП, РАПП.
ОБЭРИУТЫ
ОБЭРИУ, 1928
«Объединение
реального искусства» («ОБЭРИУ»): Д. Хармс, Н. Заболоцкий, А. Введенский,
К. Вагинов, Н. Олейников, Ю. Владимиров, И. Бахтерев.
СМОГ
МЫ СМОГ! 1965
«Самое Молодое
Общество Гениев» (СМОГ): Л. Губанов, В.Алейников, В. Батшев, Ю. Кублановский,
С. Соколов, А. Пахомов, С. Морозов, В. Делоне, В. Сергиенко.
КОНЦЕПТУАЛИЗМ
М. ЭПШТЕЙН. ЗЕРКАЛО-ЩИТ. О
концептуальной поэзии, 1985
Концептуалисты: Д. Пригов, Л. Рубинштейн, В. Некрасов, В.Сорокин.
МЕТАМЕТАФОРИЗМ
К. КЕДРОВ. РОЖДЕНИЕ МЕТАМЕТАФОРЫ, 1983
М. ЭПШТЕЙН. ТЕЗИСЫ О МЕТАРЕАЛИЗМЕ И КОНЦЕПТУАЛИЗМЕ, 1983
М. ЭПШТЕЙН. ЧТО ТАКОЕ МЕТАРЕАЛИЗМ? 1986
МЕТАМЕТАФОРИСТЫ: И. Жданов, А.
Парщиков, А. Еременко, К.Кедров.
ОРДЕН КУРТУАЗНЫХ МАНЬЕРИСТОВ
МАНИФЕСТ КУРТУАЗНОГО МАНЬЕРИЗМА (булла-парод), 1995.
КУРТУАЗНЫЕ
МАНЬЕРИСТЫ: В.Степанцов, В.Пеленягрэ, А.Добрынин, К.Григорьев и др.
ПОСТКОНЦЕПТУАЛИЗМ
Д. КУЗЬМИН. ПОСЛЕ КОНЦЕПТУАЛИЗМА,
2002
Постконцептуалисты: Д.Воденников, Д.Соколов,
К.Медведев, Д.Давыдов и др.
НОВАЯ БУРЖУАЗНАЯ ПОЭЗИЯ
Манифест новой буржуазной поэзии, 2002
Вячеслав Харченко. Возможна ли оригинальная поэзия в XXI
ВЕКЕ? 2003
«Рука Москвы»
(«РУКОМОС»): А.Новиков,
В.Харченко, Ю.Ракита, К.Прохоров, Ю.Коньков, Т.Бориневич, Г.Каневский и др.
Дух критики: Д.КУЗЬМИН
Дух иронии: Д.ХАРМС
Компиляция
и театрализация программных текстов – Юрий Ракита.